«Два автографа на книге Бажова»
В Объединенном музее писателей Урала хранится книга сказов П. Бажова «Малахитовая шкатулка», изданная в 1948 году в Москве издательством «Художественная литература». В фонд музея книга перешла вместе с той частью личного архива писателя, которая осталась в его доме (г. Екатеринбург, Чапаева, 11), превратившемся в мемориальный Дом-музей П. П. Бажова.
Никаких сомнений в принадлежности книги П. П. Бажову не возникает, потому что один из автографов - это надпись самого Бажова: он дарит книгу своей жене Валентине Александровне. В семье Бажовых это была традиция.
«Моему истинному другу,
милой жене и первой помощнице в работе
Валентине Александровне Бажовой
этот первый экземпляр
лучшего издания этой книги
с уважением и любовью
П. Бажов. Москва 10/III/49 г.»
Надпись сделана на форзаце перьевой авторучкой с синими чернилами.
10 марта 1949 года в Москве открылась V сессия Верховного Совета СССР, депутатом которого П. П. Бажов был с 1946 года. Павел Петрович и Валентина Александровна приехали в Москву заранее, поселились в гостинице «Москва» и прожили там около месяца. К поездке на сессию было приурочено еще одно событие в жизни П. П. Бажова - чествование писателя в Москве в связи с его семидесятилетием. И книга, о которой идет речь, готовилась и издавалась тоже к этому юбилею. Первые экземпляры книги, видимо, получены автором в Москве, а не почтой в Свердловске.
Второй автограф сделан на обороте форзаца. И он, увы, не отмечен ясностью первого бажовского автографа. В нем, наоборот, очень много неясного. Надпись сделана по-итальянски, и прочтение ее затрудняется тем, что это - скоропись. В надписи нет адресата, нет даты и места записи. Подпись имеется, но безоговорочно понятно в ней только имя - Пьеро, а вот фамилия... Фамилию однозначно прочесть нельзя, неизвестно ее звучание, следовательно, неизвестна и русская транскрипция. Но отчетливо прочитываются слова: «итальянский писатель, Флоренция, Италия». Надпись состоит из одной большой фразы вместе с красивыми и очень крупными росчерками подписи автограф занимает почти половину листа.
Возникает вопрос: почему итальянский писатель сделал надпись на книге, которая - точно известно - никогда ему не принадлежала?
Впрочем, перелистаем сначала саму книгу, которую не во всякой библиотеке встретишь. Книга большого формата, объемом почти в 600 страниц. Оформлена богато, и в библиофильском смысле уникальна. Тираж не указан, нет его и в соответствующем выпуске «Ежегодника книги». Зашифрованное название типографии (М-103, с матриц 1-й Образцовой типографии) говорит о том, что книга печаталась в Германии, в счет военных репараций. А за рубежом обычно не принято указывать тираж. Наличие в книге некоторых ручных работ (например, вклейка восемнадцати паспарту с цветными иллюстрациями и плюркой) убеждает, что тираж не мог быть большим: 5-10 тысяч экземпляров, а может быть, и меньше.
Каждое последующее издание «Малахитовой шкатулки» в те годы было полнее предыдущего. Гослитиздатовский сборник 1948 года - одна из последних прижизненных книг П. П. Бажова. Если первое издание «Малахитовой шкатулки» 1939 года включало четырнадцать сказов, то в наш сборник вошло сорок три сказа, а короткий очерк «У караулки на Думной горе» вырос в большое и интересное исследование - «У старого рудника».
О хорошей полиграфической базе издатели, естественно, знали, и московский художник Василий Степанович Баюскин (1898-1952) постарался создать красивую и красочную книгу. В художественном ее оформлении выверена каждая деталь. С мастерством и любовью исполнено все: цветные акварельные иллюстрации к семнадцати сказам и рисунки пером - пейзажные и сюжетные заставки и концовки ко всем сорока трем сказам и вступительному очерку «У старого рудника» многоцветная суперобложка, оригинальное оформление переплета, корешки книги и суперобложки, и, наконец, шрифт для титульного листа.
Правда, на книге, принадлежавшей П. П. Бажову, супер не сохранился. Но в фонде редкой книги Свердловской областной универсальной библиотеки имени В. Г. Белинского имеется полный экземпляр.
Пожалуй, именно в суперобложке главная библиофильская уникальность издания. Изготовлена она из очень плотной бумаги палевого цвета, каландрированной, то есть прокатанной в особых валах для получения ровной и гладкой поверхности. Оформление ее декоративно-шрифтовое, многокрасочное, в восемь «прогонов», а это означает, что на поверхность бумаги последовательно нанесено восемь красок рисунка: черная, белая, синяя, зеленая, серая, коричневая, розовая, красная. Но это - техника, с помощью которой воплощался замысел художника, пожалуй, богаче всего раскрывшийся именно в создании суперобложки. Удалось, как мне кажется, и попытка наметить некоторыми деталями рисунка на супере не только эстетическое, но и философское понимание художником сути бажовского волшебного каменного цветка.
В композиции супера использован прием трех рамок, включенных одна в другую. Центральная рамка - это орнаментированный по краям медальон с фамилией автора, названием книги и наименованием издательства. Восьмиугольный медальон сохранил натуральный, чуть желтоватый цвет бумаги. Две другие рамки имеют свои декоративно-смысловые функции. Например, очень красивы поля суперобложки, причем красивы не за счет многоцветья. Здесь всего три краски: по черной кромке идет нарядная белая орнаментальная строчка с небольшими коричневыми «натеками» в белых углублениях орнамента. Черный цвет по краям - как граница кндеги.
Вторая, самая большая на супере рамка - многоцветная, богатая, отражает и богатство содержания сказов, и их фантастические мотивы, и талант мастеров-камнерезов, и душевное богатство бажовских героев. Она образована светло-серой фигурной накладкой на черный фон крайней рамки. Ее пространство щедро заполнено цветами и листьями, они выплескиваются за пределы отведенного им поля, вырисовывая динамичный фигурный силуэт.
Своей нарядной и содержательной суперобложкой художник делает первый толчок к пониманию красоты и глубины сказов П. Бажова.
Книга очень выигрывает оттого, что в ней соблюдено правило размещения каждого сказа с новой полосы. Такая верстка хорошо смотрится и дает дополнительные возможности для украшения книги - художественное оформление спуска. Под наборной линейкой со звездочками по краям размещается пейзажная или сюжетная заставка, рисованная пером, каждый раз новая по содержанию. Под ней наборное название сказа, отбитое от текста наборной звездочкой. Текст начинается укрупненным наборным инициалом. На последних страницах сказа - на концевых полосах - обязательные сюжетные концовки. Заставки и концовки отнюдь не формально обрамляют каждый сказ. Как правило, бытовые по содержанию, они сюжетно связаны со сказами, передают красоту уральской природы, информативны и выразительны.
В книге восемнадцать иллюстративных вклеек. Одну из них занимает фотопортрет П. П. Бажова. Эту вклейку можно считать своеобразным фронтисписом, хотя расположена она после титульного листа. Фотопортрет оформлен методом приклейки в бескрасочной конгревной рамке на паспарту из той же желтоватой бумаги, что и форзац. Фамилии фотографа в книге нет. Но удалось найти такой же фотопортрет П. П. Бажова в юбилейном бажовском номере «Уральского рабочего» за 28 января 1949 года. Там портрет подписан И. Тюфяковым в его фотоальбом «Павел Петрович Бажов» (Свердловск, 1980) этот фотопортрет не вошел.
Остальные семнадцать вклеек - цветные иллюстрации к сказам. Великолепно исполненные оттиски помещены в бескрасочных конгревных рамках на паспарту светло-серого тонкого картона и закрыты плюркой. Несомненно, что работа В. Баюскина по неоднократному иллюстрированию сказов Бажова и его повести «Зеленая кобылка» требует отдельного разговора.
Но вернемся к итальянскому автографу. Расшифровать запись полностью долго не удавалось. Все время возникали самые разные трудности, но всегда появлялись добровольные помощники, без которых мой поиск закончился бы плачевно.
Это стало понятно при первой же попытке прочитать итальянский автограф. Не все слова в их письменном воспроизведении читались, не поддались они и работникам иностранного отдела Свердловской библиотеки имени В. Г. Белинского. Но здесь мне назвали людей, знающих итальянский язык.
Я переслала фотокопию автографа М. В. Дворкиной и очень быстро получила ответ. Но и Маргарите Вячеславовне не удалось прочесть все слова в скорописном тексте. Подпись она прочитала как Пьетро Фабио. Но бесспорным был факт: итальянский писатель из Флоренции приезжал в Свердловск, и надпись на книге сделана в доме Бажова после его смерти.
Вся скоропись была прочитана преподавателем факультета иностранных языков Свердловского пединститута кандидатом филологических наук В. И. Томашпольским. Полное содержание надписи оказалось таким:
«Осматривая близкий мне по духу дом русского писателя, я желаю, чтобы он стал музеем, хранящим память о неповторимости мировосприятия и творческой манеры писателя. Итальянский писатель из Флоренции Пьеро Фавье (??). Италия»
В прочтении фамилии у В. И. Томашпольского были сомнения, потому он поставил к ней два вопросительных знака.
Оказалось, прочтению всего текста мешала не столько скорописная неразборчивость почерка, сколько необычная в целом, несколько устаревшая графика надписи, характерная для итальянского письма конца девятнадцатого века. Почерк надписи подсказывал, что в доме Бажова был достаточно старый итальянец (учился грамоте в конце прошлого века) и, значит, время посещения им Свердловска должно быть ближе к году смерти П. П. Бажова (1950), чем к году открытия в его доме мемориального музея (1969). Таким был еще один бесспорный итог усилий двух переводчиков.
В переводе начала надписи В. И. Томашпольским близким по духу, родственным, итальянскому писателю выступает не П. П. Бажов, как в переводе М. В. Дворкиной, а осмотренный гостем дом Бажова. Разница большая: возникал образ человека, несколько патриархального, понимающего и умеющего ценить демократическую простоту жилья.
Можно представить, как итальянский гость осматривал дом - деревянный, строенный для жизни самим хозяином и получившийся уютным и очень домашним. Все годы с 1950 по 1969 год в доме жила вдова П. П. Бажова Валентина Александровна, то одна, то с кем-нибудь из родных. От итальянского гостя она услышала добрые слова о доме, о муже, и ей, наверное, захотелось, чтобы эти слова не потерялись, были где-то записаны. И может быть, показалось, что именно эта, когда-то подаренная ей, книга будет надежным местом для них. Только из рук владелицы итальянский писатель мог получить книгу П. Бажова для своей записи.. Иного варианта быть не могло.
Мне приходилось бывать у Валентины Александровны Бажовой, когда в конце 50-х годов я делала библиографический указатель творчества П. П. Бажова. Музея в доме еще не было, но посетители уже шли, и Валентина Александровна их принимала. Теперь я смутно вспоминаю, что посетители при этом что-то писали. Может быть, у нее была на этот случай тетрадь для записи? Стоит найти тетрадь - и пожалуйста: вот она дата, вот она точная фамилия итальянского гостя. Но тетради не нашлось ни в фондах музея, ни у дочери писателя Ольги Павловны Бажовой.
Задача оставалась прежней: уточнить дату итальянского автографа, узнать хоть что-нибудь о ее авторе. В поисках сведений я все время имела в виду оба предложенных мне варианта его фамилии - и Фабио и Фавье. Но русские учебники по зарубежной литературе, монографии, статьи и справочники, итальянские, французские и английские энциклопедии, имеющиеся в Свердловской библиотеке имени В. Г. Белинского, о писателе Фабио-Фавье дружно молчали. Оставалось предположить, что это был совсем незначительный писатель или что его фамилия прочитана неточно. Надо было искать такую ситуацию, когда иностранная фамилия была бы где-то записана по произношению от человека, точно знающего это произношение.
В Уральской картотеке краеведческого отдела библиотеки имени В. Г. Белинского есть рубрика «Пребывание писателей в крае». Просмотр ее принес всего одну карточку: за все послевоенные годы Свердловск посетил лишь один итальянский писатель - Гвидо Пьовене с супругой. О его визите 24 апреля 1960 года написала газета «На смену!»:
«В Свердловске гость из Италии побывал на Уралмаше, в Геологическом музее, политехническом институте, киностудии, ознакомился с городом, совершил поездку на границу Европы и Азии».
После знакомства с заметкой стало понятно, что никакой корректировкой произношения из написания Фабио или Фавье не получится написание Пьовене: имен было два. Оставалось предположить, не было ли одно из них псевдонимом? Я уверовала в это предположение, как в единственно возможную версию.
Одновременно с поиском сведений о Фабио-Фавьё я все время искала в городе человека, который в свое время мог привести в дом к Валентине Александровне Бажовой итальянского писателя. Оказалось, что этим человеком был Л. Л. Сорокин - ответственный секретарь Свердловской областной писательской организации СП РСФСР. В разговоре с ним моя версия получила неожиданную поддержку. Лев Леонидович рассказал мне, что Пьовене приехал в Советский Союз с рекомендательным письмом секретаря Итальянской компартии, что - по словам самого Пьовене - он был в свое время коммунистом и участником Сопротивления. То есть, думала я, человек мог нуждаться в подпольной кличке, да и для газетчика псевдоним - элементарная вещь.
Надо было найти записи Гвидо Пьовене в книгах отзывов тех учреждений Свердловска, в которых он, судя по заметке в газете, побывал. Если почерк тех записей совпадает с почерком надписи на бажовской книге, то совпадает и человек, и имя с псевдонимом.
Директор Геологического музея А. И. Першин, выслушав мой рассказ, дал книгу отзывов и даже сам нашел нужную запись в ней от 21 апреля 1960 года. Сразу было видно, что итальянский почерк отличается от почерка надписи на «Малахитовой шкатулке». Не очень крупный, убористый, с остренькими верхушками букв. Подпись под текстом была Гвидо Пьовене. Она показалась мне написанной другой рукой: буквы были крупными и украшены росчерками и закруглениями, схожими с теми, что украшали и подпись Пьеро Фабио-Фавье на книге Бажова.
Разный почерк в самой записи и в подписи под ней я объясняла себе так: Пьовене путешествовал с женой, она, по рассказу Л. Л. Сорокина, была русская и заменяла переводчика, ей все равно пришлось бы писать русский перевод, она могла написать и по-итальянски их общие впечатления, а Гвидо Пьовене только расписался под записью. Это предположение можно было проверить, посмотрев записи четы Пьовене в других местах, сделать фотокопии и показать их специалистам-почерковедам.
Помощник генерального директора Уралмашзавода М. А. Рассаднев с полуслова вник в мою просьбу, достал из шкафа красную коробку, извлек из нее красиво оформленный альбом и быстро нашел необходимую запись. Картина была та же: итальянский текст и русский перевод тем же почерком, что и в музее, подпись Пьовене под итальянской записью опять вроде бы другой рукой.
Когда были напечатаны снимки, я отправилась с ними на проспект Ленина, где два эксперта-почерковеда надолго углубились в фотокопии, но ответа не дали - были нужны подлинные записи.
И вот - окончательный ответ-заключение: итальянская запись в книге отзывов Геологического музея и подпись под этой записью сделаны одной рукой запись в книге отзывов и надпись на книге П. П. Бажова сделаны разными людьми.
Версия отработана, разгадки нет. И долго нет никакого плана на дальнейший поиск.
Как филолог, я понимала, что фамилия итальянского писателя, скорее всего, идентифицирована неточно. Как библиограф, знала, что нет смысла обращаться в библиотеку иностранной литературы с запросом об итальянском писателе, о котором известен всего один факт: он посетил Свердловск в период с 1950 по 1969 год. Оставалось снова и снова разбирать и пересматривать свои записи, имена, адреса, телефоны. Что упущено? К кому еще можно обратиться? Где найти специалиста, знающего, как произносится и как пишется по-русски подлинная фамилия Фабио-Фавье?
Не сразу, но находится маленькая зацепочка. В книге отзывов почетных гостей Уралмашзавода под русским переводом впечатлений Г. Пьовене стоят три подписи: Мими Пьовене, Гвидо Пьовене и Г. Брейтбурд (СП РСФСР). Значит, переводчик с Пьовене все-таки был!
Имя Г. С. Брейтбурда не было для меня новым, я встречала его, просматривая литературу в поисках сведений о Фабио-Фавье. Видела сборник 1958 года «Из итальянской лирики», составителем которого был Г. Брейтбурд, и сборник статей о современной итальянской литературе «На стороне разума».
Я позвонила в Москву, в Иностранную комиссию Союза писателей РСФСР. И с этой минуты удача обратила ко мне свой ясный лик. На вопрос о Г. С. Брейтбур-де мне ответили, что несколько лет назад он умер.
- Но,- добавил доброжелательный женский голос,- в Киеве у него есть сестр.а, а в Москве - друг, тоже итальяновед.
Я выбрала «итальяноведа» и получила московский домашний телефон Е. М. Солоновича, имя которого мне было знакомо как переводчика Данте, получившего в Италии премию за этот перевод. Набрала телефон Солоновича, попала на его жену, выложила ей свои проблемы, она записала мой адрес. Через неделю получила письмо от Евгения Михайловича Солоновича с просьбой прислать ему ксерокопию с автографа на книге Бажова. Одновременно он писал: «Могу сказать с уверенностью: у Пьовене псевдонимов не было, а тем более партийной клички, так как в компартии граф Пьовене никогда не состоял».
Копии были отправлены, и пришел подробный ответ от Е. М. Солоновича - великолепное свидетельство того, насколько профессиональное знание специалиста превосходит самый головоломный самодеятельный поиск.
«Малеевка, 26/IV-88
Уважаемая Нина Витальевна, интересующий Вас итальянец - Пьеро Жайе (Piero Jahier) известный поэт (фамилия свидетельствует о французском его происхождении). Он был представлен у нас одним или двумя стихотворениями в сборнике конца шестидесятых годов «Итальянская лирика. XX век». В идентификации сомнений у меня нет: еще когда жена назвала мне Ваш вариант фамилии, я понял, что речь идет именно о Жайе, а автограф, присланный Вами, подтвердил мое предположение.
Гостем Союза писателей, как мне кажется, Жайе никогда не был, а мог приезжать в Союз по линии общества советско-итальянской дружбы. Думаю, это было до конца пятидесятых годов, то есть до оживления у нас интереса к современной итальянской поэзии, иначе я бы о его приезде знал, так как именно года с пятьдесят седьмого - пятьдесят восьмого стал заниматься итальянской поэзией. Умер Жайе в 1966 году, так что это может быть для Вас ориентиром в отношении последней предположительной даты его приезда в Свердловск.
Теперь о переводе. Одно слово - congeniale - я перевести точно затрудняюсь, так как не знаю, идет ли речь о доме, где Бажов родился (если да, я бы смело перевел это слово как «родной»). Во второй части автографа - трудности другого рода, препятствующие буквальному переводу: все-таки, это написано поэтом, да к тому же, экспромтом, в котором ему (Жайе) трудно было обойтись без обтекаемых слов, ибо с творчеством Бажова он был знаком, в лучшем случае, понаслышке. С учетом этого я бы предложил такой перевод: «Посетив родной (?) дом русского писателя, желаю, чтобы он стал музеем, напоминающим о его таланте и его творчестве». Перевод этот уязвим и может быть легко опровергнут, но дух его, мне кажется, наиболее близок тому, что мог ощущать в бажовском доме итальянский поэт.
Перевод под автографом Пьовене не мог быть сделан его женой, так как русского языка она не знала. Вот, как будто, и все».
Действительно все главное сказано.
Осталось найти в Уральской картотеке библиотеки имени В. Г. Белинского еще одну рубрику, где учитываются сведения о приезде в наш город иностранных делегаций, отыскать в ней карточку и развернуть «Уральский рабочий» за 9 и 10 октября 1958 года. Репортаж под названием «Делегация итальянских общественных деятелей в Свердловске» начинается так: «7 октября, в 23 часа 10 минут из Москвы в Свердловск прибыла делегация общественных деятелей Италии, гостящая в Советском Союзе по приглашению Всесоюзного комитета защиты мира. В составе делегации ученые, писатели, журналисты, члены национального комитета движения сторонников мира, члены Всемирного Совета Мира». Входил в состав делегации и писатель Жайе, упомянутый в тексте один раз, без имени и без какой-либо характеристики. Именно первая фраза репортажа произвела на меня большее впечатление: столько времени искать и не находить ни одного факта об итальянском госте бажовского дома, не знать его фамилии, и вдруг узнать не только год, не только месяц и день, но и время суток с точностью до десяти минут его прибытия в Свердловск! 10 октября <...> делегация вылетела в Алма-Ату. Это сведения из «Уральского рабочего», а газета «На смену!» от того же 10 октября уточнила: «Сегодня утром гости отправились в дальнейший путь». Для посещения дома П. П. Бажова писатель Пьеро Жайе должен был выбрать в напряженной программе делегации время 8 или 9 октября, в крайнем случае - утро 10 октября, если вылет был назначен не на самый ранний час.
Даты жизни Пьеро Жайе - 1884-1956. Они есть в сборнике «Итальянская лирика. XX век» (1968. Составитель Е. Солонович)4. В этом сборнике опубликованы переводы двух стихотворений П. Жайе и его короткий лирический фрагмент в прозе. Биографических справок в сборнике нет. Но дата рождения говорит о том, что учиться грамоте П. Жайе мог начать за целое десятилетие до двадцатого века. Чем и подтверждается наблюдение В. И. Томашпольского о несколько устаревшей графике итальянского почерка в надписи на книге Бажова.
Удалось найти только одну более или менее подробную биографическую справку о П. Жайе, но не в русских, итальянских или французских источниках, а в трехтомном немецком лексиконе 1977-1980 гг.5.
«Лесикон» сообщает, что Пьеро Жайе родился в Генуе, а умер во Флоренции. Отец его был из Пьемонта, бедным священником, принадлежавшим к старинной религиозной секте вальденсов - «лионских бедняков». Потому воспитание П. Жайе получил пуританское, а юность его была полна лишений, даже пришлось оставить учебу, пойти работать служащим на железную дорогу. Позднее П. Жайе получил степень доктора юриспруденции, был главой издательства журнала «Воче», а в 1915-1919 годах - офицером на войне. Он написал несколько романов, среди которых и самое значительное его произведение - автобиографический роман «Ragazzo» («Ребенком», 1915), написанный в строгой реалистической манере он не чуждался и лирики, и сатиры. Заканчиваются сведения о П. Жайе в «Лексиконе» 1919 годом: с приходом к власти в Италии фашизма, П. Жайе, как и другие честные писатели, надолго замолчал. А после окончания второй мировой войны стал активным борцом за мир.
На этом можно поставить точку. А можно высказать «под занавес» предположение о имевшей место встрече Павла Петровича Бажова с итальянским писателем Пьеро Жайе в Москве осенью 1949 года. Тогда П. П. Бажов был участником первой Всесоюзной конференции сторонников мира. Мог и Пьеро Жайе быть на московской конференции. Может быть, эту версию стоит проверить? Тогда еще понятнее было бы отношение Валентины Александровны Бажовой к итальянскому гостю и ее предложение сделать надпись на книге П. П. Бажова.
НИНА КУЗНЕЦОВА
Нина Витальевна Кузнецова (11.08.1936 - 13.03 2003 г.) Филолог, библиограф. Автор книги «Павел Петрович Бажов. Библиографический указатель» (Свердловск, 1960), многих статей о Бажове и других уральских писателях.
В июне 2009 года удалось показать автограф на книге Бажова в Генуе доктору филологических наук Лауре Паоловне Сальмон. Вот подстрочник итальянского автографа:
«Посещая идеальный дом русского писателя, желаю, чтобы он стал музеем воспоминаний о его удивительности и его свидетельстве. Итальянский писатель из Флоренции - Италия. Пьеро Жайе».
