«Два автографа на книге Бажова»
В Объединенном музее писателей Урала хранится книга сказов П. Бажова «Малахитовая шкатулка», изданная в 1948 году в Москве издатель­ством «Художественная литература». В фонд музея книга перешла вместе с той частью личного архива писателя, которая осталась в его доме (г. Екатеринбург, Чапаева, 11), превратив­шемся в мемориальный Дом-музей П. П. Бажова.
Никаких сомнений в принадлежности книги П. П. Ба­жову не возникает, потому что один из автографов - это надпись самого Бажова: он дарит книгу своей жене Валентине Александровне. В семье Бажовых это была традиция.
«Моему истинному другу,
милой жене и первой помощнице в работе
Валентине Александровне Бажовой
этот первый экземпляр
лучшего издания этой книги
с уважением и любовью
П. Бажов. Москва 10/III/49 г.»
Надпись сделана на форзаце перьевой авторучкой с синими чернилами.
10 марта 1949 года в Москве открылась V сессия Верховного Совета СССР, депутатом которого П. П. Ба­жов был с 1946 года. Павел Петрович и Валентина Александровна приехали в Москву заранее, поселились в гостинице «Москва» и прожили там около месяца. К поездке на сессию было приурочено еще одно событие в жизни П. П. Бажова - чествование писателя в Москве в связи с его семидесятилетием. И книга, о которой идет речь, готовилась и издавалась тоже к этому юбилею. Первые экземпляры книги, видимо, получены автором в Москве, а не почтой в Свердловске.
Второй автограф сделан на обороте форзаца. И он, увы, не отмечен ясностью первого бажовского автографа. В нем, наоборот, очень много неясного. Надпись сделана по-итальянски, и прочтение ее затрудняется тем, что это - скоропись. В надписи нет адресата, нет даты и места записи. Подпись имеется, но безоговорочно понят­но в ней только имя - Пьеро, а вот фамилия... Фамилию однозначно прочесть нельзя, неизвестно ее звучание, сле­довательно, неизвестна и русская транскрипция. Но отчетливо прочитываются слова: «итальянский писатель, Флоренция, Италия». Надпись состоит из одной большой фразы вместе с красивыми и очень крупными росчерка­ми подписи автограф занимает почти половину листа.
Возникает вопрос: почему итальянский писатель сде­лал надпись на книге, которая - точно известно - никогда ему не принадлежала?
Впрочем, перелистаем сначала саму книгу, которую не во всякой библиоте­ке встретишь. Книга большого формата, объемом почти в 600 страниц.  Оформлена бога­то, и в библиофильском смысле уникальна. Тираж не указан, нет его и в соответствующем выпуске «Ежегодни­ка книги». Зашифрованное название типографии (М-103, с матриц 1-й Образцовой типографии) говорит о том, что книга печаталась в Германии, в счет военных репараций. А за рубежом обычно не принято указывать тираж. Наличие в книге некоторых ручных работ (например, вклейка восемнадцати паспарту с цветными иллюстра­циями и плюркой) убеждает, что тираж не мог быть большим: 5-10 тысяч экземпляров, а может быть, и меньше.
Каждое последующее издание «Малахитовой шкатул­ки» в те годы было полнее предыдущего. Гослитиздатов­ский сборник 1948 года - одна из последних прижизнен­ных книг П. П. Бажова. Если первое издание «Малахи­товой шкатулки» 1939 года включало четырнадцать сказов, то в наш сборник вошло сорок три сказа, а короткий очерк «У караулки на Думной горе» вырос в большое и интересное исследование - «У старого рудника».
О хорошей полиграфической базе издатели, естествен­но, знали, и московский художник Василий Степанович Баюскин (1898-1952) постарался создать красивую и красочную книгу. В художественном ее оформлении вы­верена каждая деталь. С мастерством и любовью испол­нено все: цветные акварельные иллюстрации к семнадца­ти сказам и рисунки пером - пейзажные и сюжетные заставки и концовки ко всем сорока трем сказам и всту­пительному очерку «У старого рудника» многоцветная суперобложка, оригинальное оформление переплета, ко­решки книги и суперобложки, и, наконец, шрифт для титульного листа.
Правда, на книге, принадлежавшей П. П. Бажову, супер не сохранился. Но в фонде редкой книги Сверд­ловской областной универсальной библиотеки имени В. Г. Белинского имеется полный экземпляр.
Пожалуй, именно в суперобложке главная библио­фильская уникальность издания. Изготовлена она из очень плотной бумаги палевого цвета, каландрированной, то есть прокатанной в особых валах для получения ров­ной и гладкой поверхности. Оформление ее декоративно-шрифтовое, многокрасочное, в восемь «прогонов», а это означает, что на поверхность бумаги последовательно на­несено восемь красок рисунка: черная, белая, синяя, зеленая, серая, коричневая, розовая, красная. Но это - техника, с помощью которой воплощался замысел худож­ника, пожалуй, богаче всего раскрывшийся именно в создании суперобложки. Удалось, как мне кажется, и по­пытка наметить некоторыми деталями рисунка на супере не только эстетическое, но и философское понимание художником сути бажовского волшебного каменного цветка.
В композиции супера использован прием трех рамок, включенных одна в другую. Центральная рамка - это орнаментированный по краям медальон с фамилией автора, названием книги и наименованием издательства. Восьмиугольный медальон сохранил натуральный, чуть желтоватый цвет бумаги. Две другие рамки имеют свои декоративно-смысловые функции. Например, очень красивы поля суперобложки, причем красивы не за счет многоцветья. Здесь всего три краски: по черной кромке идет наряд­ная белая орнаментальная строчка с небольшими коричневыми «натеками» в белых углублениях орнамента. Черный цвет по краям - как граница кндеги.
Вторая, самая большая на супере рамка - много­цветная, богатая, отражает и богатство содержания ска­зов, и их фантастические мотивы, и талант мастеров-камнерезов, и душевное богатство бажовских героев. Она образована светло-серой фигурной накладкой на черный фон крайней рамки. Ее пространство щедро заполнено цветами и листьями, они выплескиваются за пределы отведенного им поля, вырисовывая динамичный фигур­ный силуэт.
Своей нарядной и содержательной суперобложкой ху­дожник делает первый толчок к пониманию красоты и глубины сказов П. Бажова.
Книга очень выигрывает оттого, что в ней соблюде­но правило размещения каждого сказа с новой полосы. Такая верстка хорошо смотрится и дает дополнитель­ные возможности для украшения книги - художествен­ное оформление спуска. Под наборной линейкой со звездочками по краям размещается пейзажная или сю­жетная заставка, рисованная пером, каждый раз новая по содержанию. Под ней наборное название сказа, отби­тое от текста наборной звездочкой. Текст начинается укрупненным наборным инициалом. На последних страницах сказа - на концевых полосах - обязатель­ные сюжетные концовки. Заставки и концовки отнюдь не формально обрамляют каждый сказ. Как пра­вило, бытовые по содержанию, они сюжетно связаны со сказами, передают красоту уральской природы, инфор­мативны и выразительны.
В книге восемнадцать иллюстративных вклеек. Одну из них занимает фотопортрет П. П. Бажова. Эту вклей­ку можно считать своеобразным фронтисписом, хотя расположена она после титульного листа. Фотопортрет оформлен методом приклейки в бескрасочной конгревной рамке на паспарту из той же желтоватой бумаги, что и форзац. Фамилии фотографа в книге нет. Но удалось найти такой же фотопортрет П. П. Бажова в юбилейном бажовском номере «Уральского рабочего» за 28 января 1949 года. Там портрет подписан И. Тюфяковым в его фотоальбом «Павел Петрович Бажов» (Свердловск, 1980) этот фотопортрет не вошел.
Остальные семнадцать вклеек - цветные иллюстра­ции к сказам. Великолепно исполненные оттиски помеще­ны в бескрасочных конгревных рамках на паспарту свет­ло-серого тонкого картона и закрыты плюркой. Несомнен­но, что работа В. Баюскина по неоднократному ил­люстрированию сказов Бажова и его повести «Зеленая кобылка» требует отдельного разговора.
Но вернемся к итальянскому автографу. Расшифро­вать запись полностью долго не удавалось. Все время возникали самые разные трудности, но всегда появлялись добровольные помощники, без которых мой поиск закон­чился бы плачевно.
Это стало понятно при первой же попытке прочитать итальянский автограф. Не все слова в их письменном воспроизведении читались, не поддались они и работни­кам иностранного отдела Свердловской библиотеки имени  В. Г. Белинского.  Но здесь мне назвали людей, знающих итальянский язык.
Я переслала фотокопию автографа М. В. Дворкиной и очень быстро получила ответ. Но и Маргарите Вя­чеславовне не удалось прочесть все слова в скорописном тексте. Подпись она прочитала как Пьетро Фабио. Но бесспорным был факт: итальянский писатель из Флорен­ции приезжал в Свердловск, и надпись на книге сделана в доме Бажова после его смерти.
Вся скоропись была прочитана преподавателем фа­культета иностранных языков Свердловского пединститута кандидатом филологических наук В. И. Томашпольским. Полное содержание надписи оказалось таким:
«Осматривая близкий мне по духу дом русского писа­теля, я желаю, чтобы он стал музеем, хранящим память о неповторимости мировосприятия и творческой манеры писателя. Итальянский писатель из Флоренции Пьеро Фавье (??). Италия»
В прочтении фамилии у В. И. Томашпольского были сомнения, потому он поставил к ней два вопросительных знака.
Оказалось, прочтению всего текста мешала не столько скорописная неразборчивость почерка, сколько необыч­ная в целом, несколько устаревшая графика надписи, характерная для итальянского письма конца девятнадца­того века. Почерк надписи подсказывал, что в доме Бажова был достаточно старый итальянец (учился грамоте в конце прошлого века) и, значит, время посе­щения им Свердловска должно быть ближе к году смерти П. П. Бажова (1950), чем к году открытия в его доме мемориального музея (1969). Таким был еще один бес­спорный итог усилий двух переводчиков.
В переводе начала надписи В. И. Томашпольским близким по духу, родственным, итальянскому писателю выступает не П. П. Бажов, как в переводе М. В. Двор­киной, а осмотренный гостем дом Бажова. Разница большая: возникал образ человека, несколько патриар­хального, понимающего и умеющего ценить демократи­ческую простоту жилья.
Можно представить, как итальянский гость осматри­вал дом - деревянный, строенный для жизни самим хозяином и получившийся уютным и очень домашним. Все годы с 1950 по 1969 год в доме жила вдова П. П. Ба­жова Валентина Александровна, то одна, то с кем-нибудь из родных. От итальянского гостя она услышала добрые слова о доме, о муже, и ей, наверное, захотелось, чтобы эти слова не потерялись, были где-то записаны. И может быть, показалось, что именно эта, когда-то подаренная ей, книга будет надежным местом для них. Только из рук владелицы итальянский писатель мог получить книгу П. Бажова для своей записи.. Иного варианта быть не могло.
Мне приходилось бывать у Валентины Александровны Бажовой, когда в конце 50-х годов я делала библиогра­фический указатель творчества П. П. Бажова. Музея в доме еще не было, но посетители уже шли, и Валентина Александровна их принимала. Теперь я смутно вспоми­наю, что посетители при этом что-то писали. Может быть, у нее была на этот случай тетрадь для записи? Стоит найти тетрадь - и пожалуйста: вот она дата, вот она точная фамилия итальянского гостя. Но тетради не нашлось ни в фондах музея, ни у дочери писателя Ольги Павловны Бажовой.
Задача оставалась прежней: уточнить дату итальян­ского автографа, узнать хоть что-нибудь о ее авторе. В поисках сведений я все время имела в виду оба предложенных мне варианта его фамилии - и Фабио и Фавье. Но русские учебники по зарубежной литературе, монографии, статьи и справочники, итальянские, фран­цузские и английские энциклопедии, имеющиеся в Свердловской библиотеке имени В. Г. Белинского, о пи­сателе Фабио-Фавье дружно молчали. Оставалось пред­положить, что это был совсем незначительный писатель или что его фамилия прочитана неточно. Надо было искать такую ситуацию, когда иностранная фамилия была бы где-то записана по произношению от человека, точно знающего это произношение.
В Уральской картотеке краеведческого отдела библио­теки имени В. Г. Белинского есть рубрика «Пребывание писателей в крае». Просмотр ее принес всего одну кар­точку: за все послевоенные годы Свердловск посетил лишь один итальянский писатель - Гвидо Пьовене с супругой. О его визите 24 апреля 1960 года написала газета «На смену!»:
«В Свердловске гость из Италии побывал на Уралмаше, в Геологическом музее, политехническом институте, киностудии, ознакомился с городом, совершил поезд­ку на границу Европы и Азии».
После знакомства с заметкой стало понятно, что никакой корректировкой произношения из написания Фа­био или Фавье не получится написание Пьовене: имен было два. Оставалось предположить, не было ли одно из них псевдонимом? Я уверовала в это предположение, как в единственно возможную версию.
Одновременно с поиском сведений о Фабио-Фавьё я все время искала в городе человека, который в свое время мог привести в дом к Валентине Александровне Бажовой итальянского писателя. Оказалось, что этим че­ловеком был Л. Л. Сорокин - ответственный секретарь Свердловской областной писательской организации СП РСФСР. В разговоре с ним моя версия получила неожиданную поддержку. Лев Леонидович рассказал мне, что Пьовене приехал в Советский Союз с рекомен­дательным письмом секретаря Итальянской компартии, что - по словам самого Пьовене - он был в свое время коммунистом и участником Сопротивления. То есть, думала я, человек мог нуждаться в подпольной кличке, да и для газетчика псевдоним - элементарная вещь.
Надо было найти записи Гвидо Пьовене в книгах отзывов тех учреждений Свердловска, в которых он, судя по заметке в газете, побывал. Если почерк тех записей совпадает с почерком надписи на бажовской кни­ге, то совпадает и человек, и имя с псевдонимом.
Директор Геологического музея А. И. Першин, выслу­шав мой рассказ, дал книгу отзывов и даже сам нашел нужную запись в ней от 21 апреля 1960 года. Сразу было видно, что итальянский почерк отличается от почер­ка надписи на «Малахитовой шкатулке». Не очень круп­ный, убористый, с остренькими верхушками букв. Под­пись под текстом была Гвидо Пьовене. Она показалась мне написанной другой рукой: буквы были крупными и украшены росчерками и закруглениями, схожими с теми, что украшали и подпись Пьеро Фабио-Фавье на книге Бажова.
Разный почерк в самой записи и в подписи под ней я объясняла себе так: Пьовене путешествовал с женой, она, по рассказу Л. Л. Сорокина, была русская и заменяла переводчика, ей все равно пришлось бы писать русский перевод, она могла написать и по-италь­янски их общие впечатления, а Гвидо Пьовене только расписался под записью. Это предположение можно было проверить, посмотрев записи четы Пьовене в других местах, сделать фотокопии и показать их специалистам-почерковедам.
Помощник генерального директора Уралмашзавода М. А. Рассаднев с полуслова вник в мою просьбу, достал из шкафа красную коробку, извлек из нее красиво оформ­ленный альбом и быстро нашел необходимую запись. Картина была та же: итальянский текст и русский пере­вод тем же почерком, что и в музее, подпись Пьовене под итальянской записью опять вроде бы другой рукой.
Когда были напечатаны снимки, я отправилась с ними на проспект Ленина, где два эксперта-почерковеда на­долго углубились в фотокопии, но ответа не дали - были нужны подлинные записи.
И вот - окончательный ответ-заключение: итальян­ская запись в книге отзывов Геологического музея и подпись под этой записью сделаны одной рукой запись в книге отзывов и надпись на книге П. П. Бажова сде­ланы разными людьми.
Версия отработана, разгадки нет. И долго нет ника­кого плана на дальнейший поиск.
Как филолог, я понимала, что фамилия итальянского писателя, скорее всего, идентифицирована неточно. Как библиограф, знала, что нет смысла обращаться в библио­теку иностранной литературы с запросом об итальянском писателе, о котором известен всего один факт: он посетил Свердловск в период с 1950 по 1969 год. Оставалось снова и снова разбирать и пересматривать свои записи, имена, адреса, телефоны. Что упущено? К кому еще можно обратиться? Где найти специалиста, знающего, как произносится и как пишется по-русски подлинная фамилия Фабио-Фавье?
Не сразу, но находится маленькая зацепочка. В книге отзывов почетных гостей Уралмашзавода под русским переводом впечатлений Г. Пьовене стоят три подписи: Мими Пьовене, Гвидо Пьовене и Г. Брейтбурд (СП РСФСР). Значит, переводчик с Пьовене все-таки был!
Имя Г. С. Брейтбурда не было для меня новым, я встречала его, просматривая литературу в поисках сведений о Фабио-Фавье. Видела сборник 1958 года «Из итальянской лирики», составителем которого был Г. Брейтбурд, и сборник статей о современной итальян­ской литературе «На стороне разума».
Я позвонила в Москву, в Иностранную комиссию Союза писателей РСФСР. И с этой минуты удача обратила ко мне свой ясный лик. На вопрос о Г. С. Брейтбур-де мне ответили, что несколько лет назад он умер.
- Но,- добавил доброжелательный женский го­лос,- в Киеве у него есть сестр.а, а в Москве - друг, тоже итальяновед.
Я выбрала «итальяноведа» и получила московский домашний телефон Е. М. Солоновича, имя которого мне было знакомо как переводчика Данте, получившего в Италии премию за этот перевод. Набрала телефон Солоновича, попала на его жену, выложила ей свои проблемы, она записала мой адрес. Через неделю получи­ла письмо от Евгения Михайловича Солоновича с просьбой прислать ему ксерокопию с автографа на книге Бажова. Одновременно он писал: «Могу сказать с уверенностью: у Пьовене псевдонимов не было, а тем более партийной клички, так как в компартии граф Пьовене никогда не состоял».
Копии были отправлены, и пришел подробный ответ от Е. М. Солоновича - великолепное свидетельство того, насколько профессиональное знание специалиста превос­ходит самый головоломный самодеятельный поиск.
«Малеевка, 26/IV-88
 
Уважаемая Нина Витальевна, интересующий Вас итальянец - Пьеро Жайе (Piero Jahier) известный поэт (фамилия свидетельствует о французском его происхож­дении). Он был представлен у нас одним или двумя стихотворениями в сборнике конца шестидесятых годов «Итальянская лирика. XX век». В идентификации сомне­ний у меня нет: еще когда жена назвала мне Ваш вариант фамилии, я понял, что речь идет именно о Жайе, а автограф, присланный Вами, подтвердил мое предположение.
Гостем Союза писателей, как мне кажется, Жайе никогда не был, а мог приезжать в Союз по линии общества советско-итальянской дружбы. Думаю, это было до конца пятидесятых годов, то есть до оживления у нас интереса к современной итальянской поэзии, иначе я бы о его приезде знал, так как именно года с пятьдесят седьмого - пятьдесят восьмого стал зани­маться итальянской поэзией. Умер Жайе в 1966 году, так что это может быть для Вас ориентиром в отношении последней предположительной даты его приезда в Сверд­ловск.
       Теперь о переводе. Одно слово - congeniale - я перевести точно затрудняюсь, так как не знаю, идет ли речь о доме, где Бажов родился (если да, я бы смело перевел это слово как «родной»). Во второй части авто­графа - трудности другого рода, препятствующие бук­вальному переводу: все-таки, это написано поэтом, да к тому же, экспромтом, в котором ему (Жайе) трудно было обойтись без обтекаемых слов, ибо с творчеством Бажова он был знаком, в лучшем случае, понаслышке. С учетом этого я бы предложил такой перевод: «По­сетив родной (?) дом русского писателя, желаю, чтобы он стал музеем, напоминающим о его таланте и его творчестве». Перевод этот уязвим и может быть легко опровергнут, но дух его, мне кажется, наиболее близок тому, что мог ощущать в бажовском доме итальянский поэт.
Перевод под автографом Пьовене не мог быть сделан его женой, так как русского языка она не знала. Вот, как будто, и все».
Действительно все главное сказано.
Осталось найти в Уральской картотеке библиотеки имени В. Г. Белинского еще одну рубрику, где учиты­ваются сведения о приезде в наш город иностранных делегаций, отыскать в ней карточку и развернуть «Ураль­ский рабочий» за 9 и 10 октября 1958 года. Репортаж под названием «Делегация итальянских общественных деятелей в Свердловске» начинается так: &laquo7 октября, в 23 часа 10 минут из Москвы в Свердловск прибыла делегация общественных деятелей Италии, гостящая в Советском Союзе по приглашению Всесоюзного комитета защиты мира. В составе делегации ученые, писатели, журналисты, члены национального комитета движения сторонников мира, члены Всемирного Совета Мира». Входил в состав делегации и писатель Жайе, упомяну­тый в тексте один раз, без имени и без какой-либо характеристики. Именно первая фраза репортажа про­извела на меня большее впечатление: столько времени искать и не находить ни одного факта об итальянском госте бажовского дома, не знать его фамилии, и вдруг узнать не только год, не только месяц и день, но и время суток с точностью до десяти минут его прибытия в Свердловск! 10 октября <...> делегация вылетела в Алма-Ату. Это сведения из «Уральского рабочего», а газета «На смену!» от того же 10 октября уточнила: «Сегодня утром гости отправились в дальнейший путь». Для посещения дома П. П. Бажова писатель Пьеро Жайе должен был выбрать в напряженной программе делегации время 8 или 9 октября, в крайнем случае - утро 10 октября, если вылет был назначен не на самый ранний час.
Даты жизни Пьеро Жайе - 1884-1956. Они есть в сборнике «Итальянская лирика. XX век» (1968. Составитель Е. Солонович)4. В этом сборнике опубликованы переводы двух стихотворений П. Жайе и его короткий лирический фрагмент в прозе. Биографических справок в сборнике нет. Но дата рождения говорит о том, что учиться грамоте П. Жайе мог начать за целое десяти­летие до двадцатого века. Чем и подтверждается наблю­дение В. И. Томашпольского о несколько устаревшей графике итальянского почерка в надписи на книге Ба­жова.
Удалось найти только одну более или менее подроб­ную биографическую справку о П. Жайе, но не в русских, итальянских или французских источниках, а в трехтомном немецком лексиконе 1977-1980 гг.5.
«Лесикон» сообщает, что Пьеро Жайе родился в Генуе, а умер во Флоренции. Отец его был из Пьемонта, бедным священником, принадлежавшим к старинной ре­лигиозной секте вальденсов - «лионских бедняков». По­тому воспитание П. Жайе получил пуританское, а юность его была полна лишений, даже пришлось оставить учебу, пойти работать служащим на железную дорогу. Позднее П. Жайе получил степень доктора юриспру­денции, был главой издательства журнала «Воче», а в 1915-1919 годах - офицером на войне. Он написал несколько романов, среди которых и самое значительное его произведение - автобиографический роман &laquoRagazzo» («Ребенком», 1915), написанный в строгой реа­листической манере он не чуждался и лирики, и сатиры. Заканчиваются сведения о П. Жайе в «Лексиконе» 1919 годом: с приходом к власти в Италии фашизма, П. Жайе, как и другие честные писатели, надолго замол­чал. А после окончания второй мировой войны стал активным борцом за мир.
На этом можно поставить точку. А можно высказать «под занавес» предположение о имевшей место встрече Павла Петровича Бажова с итальянским писателем Пьеро Жайе в Москве осенью 1949 года. Тогда П. П. Ба­жов был участником первой Всесоюзной конференции сторонников мира. Мог и Пьеро Жайе быть на москов­ской конференции. Может быть, эту версию стоит прове­рить? Тогда еще понятнее было бы отношение Вален­тины Александровны Бажовой к итальянскому гостю и ее предложение сделать надпись на книге П. П. Ба­жова.
НИНА КУЗНЕЦОВА
 
Нина Витальевна Кузнецова  (11.08.1936 - 13.03 2003 г.) Филолог, библиограф. Автор книги «Павел Петрович Бажов. Библиографический указатель» (Свердловск, 1960), многих статей о Бажове и других уральских писателях.
В июне 2009 года удалось показать автограф на книге Бажова в Генуе доктору филологических наук Лауре Паоловне Сальмон.   Вот подстрочник итальянского автографа:
«Посещая идеальный дом русского писателя, желаю, чтобы он стал музеем воспоминаний о его удивительности и его свидетельстве. Итальянский писатель из Флоренции - Италия. Пьеро Жайе».